Надежда Тальконы [СИ] - Евгения Витальевна Корешкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но Праки Милреда, а Праки Шоракси, Прими Небо ее душу?
— А вы никогда не заглядывали в ее медицинские документы? Ее с раннего детства готовили к замужеству и жизни на Тальконе и, скорее всего, необходимые прививки сделали еще на Честе.
— Но умереть от какого-то ходунчика!? Это же нонсенс!
— Вот это Вы и объясните Его Мудрости Алланту, когда он вернется.
— При ходунчике постоянная лихорадка длится примерно семь дней. Еще три дня и все должно пройти!
— Три дня! Вы что совсем ослепли, коллега? Да в таком состоянии она не дотянет и до утра!
— Да Вы хоть понимаете, что Вы такое произнесли?!
— Я-то понимаю. Как понимаю и то, что Вы, и я вместе с вами, ненадолго переживем эту пациентку.
Кадав стоял у дверей, невольно став свидетелем этой перепалки. Он еще долго смотрел себе под ноги, а потом решительно отправился к Найсу.
— Праки Найс, разрешите мне отлучиться.
— Иди куда хочешь, — обреченно махнул рукой начальник охраны, который уже, откуда-то узнал ужасающие новости.
Кадав взял машину и рванул в единственное на всей Тальконе место, где он еще надеялся получить помощь, раз уж врачи бессильно отказались от его Праки, от его любимой Праки. А, именно, он ехал к Шигиле.
Уже почти стемнело, когда он резко затормозил у ворот ее сада, в глубине которого просматривался низкий, увитый зеленой стеной лиан, известный почти всей Талькдаре, дом.
Расстояние до него Кадав преодолел бегом, через две ступеньки взлетел на высокое крыльцо и рванул на себя дверь. И, ошеломленный, замер на пороге единственной комнаты.
Траурное темно-зеленое покрывало застилало стол, на котором горели десять храмовых светильников и стояли прощальные дары — фрукты, зерно в расписной керамической мисочке, черный узкогорлый кувшин с вином.
Мужчина, что стоял на коленях перед столом, медленно повернул голову на звук открывшейся двери.
— Что все это значит? — недоумевая, спросил Кадав. — Мне срочно нужна Праки Шигила.
— Ты опоздал, — последовал тихий хриплый ответ. — Сегодня десять дней, как Праки Шигилы нет больше под Священным Небом.
— Но этого не может быть! Шигила! Праки Шигила! — Отчаянный вопль вырвался из груди. Кадав стиснул кулаки у себя под ребрами, зажмурился и заплакал, наверное, впервые после раннего детства. — Праки Шигила, Вы одна могли бы помочь… Рэлла Надежда, она умирает… Она умрет без вашей помощи! — он плакал, причитая вслух, и слезы застилали глаза. — Праки Шигила, ну как вы могли умереть?! Кто же мне теперь поможет? Кто поможет Рэлле Надежде? Помогите!
Кадав рухнул на колени. Отчаянье было беспредельным. Если во дворце он еще держался, то сейчас плакал, не стесняясь. И верный служитель Шигилы, тоже не поднимаясь с колен, молча смотрел, как убивается незнакомый парень, то ли по его умершей Праки, то ли по себе самому.
Свет жертвенных чаш, расплываясь в глазах, вдруг соткался в белесую туманную фигуру, зависшую в воздухе над столом.
Кадав от неожиданности даже дышать перестал.
— Ты говоришь, Посланница все-таки заболела? — тихий женский голос был похож на дуновение ветерка. — Этого я и боялась. Теперь только ты один сможешь ей помочь.
— Я? Но как?
— Ты знаешь, что такое Огненный Обряд?
— Да, — обескуражено отозвался Кадав, — но разве это не легенда?
— Нет, конечно. Просто я сомневаюсь, что за последнее столетие им воспользовался хоть один человек. Слишком уж он труден. Но если ты, действительно, хочешь спасти ее — иди в Главный Храм. Найдешь старого хромого служителя, ты должен знать его, и скажешь, что желаешь совершить Огненный Обряд для Посланницы. Он поможет тебе в молитве. Ты должен будешь голыми руками зачерпнуть огня из чаши Защитницы и донести до ворот Храма, где перелить в свою чашу. Ты должен будешь пешком донести чашу со священным огнем до дворца, постоянно творя молитву Защитнице. Там, если сумеешь донести священный огонь, ты еще раз зачерпнешь его из чаши и погасишь в воде уже у постели Посланницы. Но, если ты хоть на секунду усомнишься, или подумаешь о себе и своей боли, ничего у тебя не получится! Это будет напрасная жертва. Запомни. — И спросила — Так ты действительно хочешь совершить Огненный Обряд?
— Да! Да, Праки Шигила!
— Тогда не медли. Времени у тебя и у Посланницы лишь до рассвета.
И туманная фигура растеклась по столу, навек исчезая.
— О, Небо! Праки Шигила! — выдохнул служитель пророчицы, а Кадав, не прощаясь, рванул к выходу.
* * *
Он появился с горящим храмовым светильничком на пороге спальни Рэллы Тальконы уже в третьем часу ночи, бледный, мокрый от пота, немигающими глазами вперившись в слабый огонек, мечущийся в его руках.
— Альгида! — Прохрипел он — тазик с водой, живо!
Изумленная служанка, молча, подчинилась. Праки Милреда, замерев, смотрела, как верный телохранитель поставил чашу светильничка возле кровати больной, кистями, почти лишенными кожи, зачерпнул пылающей жидкости и, сомкнув ладони так плотно, что ни капли не просочилось, обнес Священным обережным кругом вокруг постели. Затем резко погрузил руки в поднесенный Альгидой серебряный тазик с водой.
— Напои ее и умой, — на пределе прохрипел он. — Вода, убившая такой огонь, погасит любое пламя.
У него еще хватило сил, шатаясь, выйти за дверь и уже там он сполз по стене на пол.
— Меня только домой, домой… — успел он прошептать Бернету и вырубился.
Ему было уже, наконец-то, НЕ БОЛЬНО! И все равно кто и как обрабатывал страшные ожоги, бинтовал изувеченные руки и отправлял, как он и просил, на Стекольный. Он сделал то, что хотел. И все остальное уже не имело для него никакого значения.
Через три часа Праки Милреда не поверила своим глазам.
Температура у Рэллы Тальконы, впервые за четыре дня, стала НОРМАЛЬНОЙ!
А за окнами разгоралась яркая утренняя заря, которая уже ничем никому не угрожала.
* * *
Бернет сидел в прихожей. Заходить в комнату не хотелось. Больно, до спазмов в горле, смотреть на пустую кровать друга и напарника, на подушке которой лежал расстегнутый браслет связи.
Сегодня уже седьмой день пошел, а связаться со Стекольным не удалось ни разу. Инфоком в квартире Граси не отвечал: то ли сломался, то ли, нарочно, был отключен. И не съездишь проверить. Пост не оставить. Может быть, Праки Найс и отпустил бы, но Бернет и сам не очень-то доверял охранникам, пусть даже и внутреннего радиуса. (Невольная школа осторожности того же Найса!) Вот если бы здесь были телохранители
